Мишутка и Стасик сидели в саду на скамеечке и разговаривали. Только они разговаривали не просто, как другие ребята, а рассказывали друг другу разные небылицы, будто пошли на спор, кто кого переврёт.
– Сколько тебе лет? – спрашивает Мишутка.
– Девяносто пять. А тебе?
– А мне сто сорок. Знаешь, – говорит Мишутка, – раньше я был большой большой, как дядя Боря, а потом сделался маленький.
Однажды убежав от гравитационного тяготения Земли, по возвращении Гагарин, естественно, снова оказался в своей власти, и он чувствовал это так же, как и все остальные. Но уникальный статус, который на самом деле был ему всего лишь на полтора часа, чудесным образом затянулся: в глазах практически всего населения планеты он оставался телом, свободным от влияния земной гравитации.
Не совсем ясно, кто первым решил, что вечером после «рассвета космической эры» Гагарин должен отправиться в путешествие и совершить несколько визитов, но, во всяком случае, все страны мира стали соперничать друг с другом, чтобы пригласить чтобы он пришел и увидел их. Что именно побудило их отправлять эти приглашения? Была ли идея, что, так как он уже пролетел над своей территорией и мог видеть там какие-либо секретные объекты, они могли бы пригласить его на более добрососедскую основу? И что они от него хотели?
– А я, – говорит Стасик, – сначала был маленький, а потом вырос большой, а потом снова стал маленький, а теперь опять скоро буду большой.
– А я, когда был большой, всю реку мог переплыть, – говорит Мишутка.
Мишутка пееплывает океан
– У! А я море мог переплыть!
– Подумаешь – море! Я океан переплывал!
– А я раньше летать умел!
Самый правдоподобный ответ на этот вопрос дал восторженный кипрский джентльмен, который чуть не опустился на колени в середине лондонской пресс-конференции, чтобы попросить о поддержке российского майора: «Мы поцелуем нашего Гагарина, если он приедет на Кипр».
Но может ли наш космонавт быть допущен к выходу из его заранее спланированной дипломатической орбиты и войти в явно опасный «метеоритный пояс»? Те, кто верил в везение и санкционировали первые, менее тщательно контролируемые первоначальные вылазки Гагарина в «действительно чужой» мир, по-видимому, не знали, какие дивиденды ожидать - но они решили, что стоит рискнуть переделать идеализированный продукт на когда политические рынки Запада оказались в неустойчивом состоянии. Эффект, последовавший за запуском этой «платформы», превзошел самые смелые ожидания.
– А ну, полети!
– Сейчас не могу: разучился.
– А я один раз купался в море, – говорит Мишутка, – и на меня напала акула. Я её бац кулаком, а она меня цап за голову – и откусила.
– Нет, правда!
– Почему же ты не умер?
– А зачем мне умирать? Я выплыл на берег и пошёл домой.
– Без головы?
– Конечно, без головы. Зачем мне голова?
Знакомство с художественной литературой позволяет рассмотреть наиболее типичные ситуации с ложью, с которыми сталкивается ребёнок в жизни. Обсуждение произведений помогает дошкольнику осознать разницу между умышленной ложью и фантазированием, а значит, влиять на его моральные качества
Последующая реакция этих оппортунистов была прежде всего не удовлетворением, а безграничным удивлением. Моя память сохранила сияющее лицо Божественности в центре и пятнадцать или двадцать изумленных и вопрошающих лиц на заднем плане. Любой, кто размышляет о жизни Гагарина, рано или поздно осознает, что ему на самом деле нужно продумать не только биографию человека, но и «биографию идеи». Как ни странно, эта «идея» не идентична коммунизму. Когда внезапно, неожиданно, Советский Союз некоторое время превращался из Мордора в маяк глобального блага, это было не потому, что все вдруг так сильно полюбили идею коммунизма.
– Как же ты шёл без головы?
– Так и шёл. Будто без головы ходить нельзя.
– Почему же ты теперь с головой?
крокодил съел Стасика
– Другая выросла.
«Ловко придумал!» – позавидовал Стасик. Ему хотелось соврать получше Мишутки.
– Ну, это что! – сказал он. – Вот я раз был в Африке, и меня там крокодил съел.
– Вот так соврал! – рассмеялся Мишутка.
Мир был представлен не только с товарным продуктом высококонкурентной системы, но и с чем-то еще. «Идею», которую «подлинные» иностранцы видели за Гагариным, можно охарактеризовать как гламур пространства - и гламур красного. Который, вы должны согласиться, не совсем то же самое, что коммунизм.
Все три публикации, несомненно, являются документальными примерами обычного риторического формата того времени, но их полезность как источника для биографии Гагарина ограничена. Например, упоминается тот факт, что Гагарина встретили в аэропорту Токио толпой тысяч, но ничего не говорится о группе ультраправых, также присутствующих, которые ревели «Гагарина домой!» Через мегафон. Но факт остается фактом: мы узнаем, что Гагарин отправился на спектакль «знаменитой танцовщицы Ходы Шамс эль-Дин, которая танцевала около часа и танцевала с поразительной изяществом и элегантностью».
– Вовсе нет.
– Почему же ты теперь живой?
– Так он же меня потом выплюнул.
Мишутка задумался. Ему хотелось переврать Стасика. Он думал, думал, наконец говорит:
– Один раз я шёл по улице. Кругом трамваи, автомобили, грузовики…
– Знаю, знаю! – закричал Стасик. – Сейчас расскажешь, как тебя трамвай переехал. Ты уже врал про это.
Несколько наблюдений можно найти в дневнике Каманина. Самое изнурительное, по сути кошмарное путешествие Гагарина - в Индию и Цейлон, во время которых он встретил Неру и Индиру Ганди, посетил Болливуд и выступил публично 18 раз в день при температуре 40 градусов Цельсия, когда он был «втянут сухим», а не награжден за это в любом случае. Самое гротескное путешествие, даже судящее только из отчетов советских свидетелей, было в Западной Африке - Гане и Либерии: к сожалению, источники ограничены пропагандистской литературой, что не так уж интересно.
– Ничего подобного. Я не про это.
– Вот я иду, никого не трогаю. Вдруг навстречу автобус. Я его не заметил, наступил ногой – рраз! – и раздавил в лепёшку.
– Ха ха ха! Вот это враки!
– А вот и не враки!
– Как же ты мог раздавить автобус?
– Так он же совсем маленький был, игрушечный. Его мальчишка на верёвочке тащил.
– Ну, это не удивительно, – сказал Стасик. – А я раз на Луну летал.
Итак, для «полного погружения» мы выбрали другое путешествие, которое было коротким, но самым ярким из всех в плане драмы. Во-первых, это путешествие лучше документировано, чем все остальные, различными средствами массовой информации, а не только просоветскими.
Во-вторых, визит в Англию был сделан в «боевых условиях». Британия - любопытный случай страны, которая никогда не демонстрировала чрезмерного энтузиазма посторонним, особенно если эти аутсайдеры прибудут в форму конкурирующего военного блока. Ввиду присущего Англии скептицизма в отношении технологических достижений других, было трудно быть уверенным, что пространство поразит страну. И, наконец, Англия имела Флит-стрит с ее средствами получения информации и способами ее представления, которые нередко описывались как окрашенные в желтый цвет.
– Эва, куда махнул! – засмеялся Мишутка.
– Не веришь? Честное слово!
– На чём же ты летал?
– На ракете. На чём ещё на Луну летают? Будто не знаешь сам!
– Что же ты там на Луне видел?
– Ну, что… – замялся Стасик. – Что я там видел? Ничего и не видел.
– Ха ха ха! – рассмеялся Мишутка. – А говорит, на Луну летал!
– Конечно, летал.
Никто не сомневался, что это был незапланированный призыв - и было ясно, кто действительно диктует повестку дня в тот момент. Действительно, не осталось места для сомнений: Это необычные времена. Это самое важное решение, которое мы принимаем как нацию.
Но все вы прожили последние четыре года и увидели значение пространства и приключений в космосе, и никто не может с уверенностью предсказать, какой конечный смысл будет владеть пространством. Кстати, Гагарин должен был посетить Францию перед Англией, но власти отозвали приглашение, когда они поняли, что космонавт будет в Париже в то же время, что и Кеннеди, и испугался не столько непредвиденными последствиями это близость, как при гневе Америки.
– Почему же ничего не видел?
– А темно было. Я ведь ночью летал. Во сне. Сел на ракету и как полечу в космическое пространство. У у у! А потом как полечу обратно… Летел, летел, а потом бряк о землю… ну и проснулся…
Мишутка и Стасик и Игорь
– А а, – протянул Мишутка. – Так бы сразу и говорил. Я ведь не знал, что ты – во сне.
Тут пришёл соседский Игорь и сел рядом на скамеечке. Он слушал, слушал Мишутку и Стасика, потом говорит:
Поездка в Англию с самого начала не планировалась. Естественно, можно было рассчитывать на теплый прием - в рамках традиционной английской ксенофобии и снобизма английского. Но предвидеть, что через три месяца после его полета советский офицер был встречен в чужой стране, которая была членом конкурирующего военного и политического блока, с почти большим энтузиазмом, чем на его родине? Эта толпа людей будет ждать, чтобы поприветствовать его по дороге из Хитроу и залить его букетами цветов - так же, как они по Ленинскому проспекту по дороге из аэропорта Внуково?
– Вот врут то! И вам не стыдно?
– А чего стыдно? Мы же никого не обманываем, – сказал Стасик. – Просто выдумываем, будто сказки рассказываем.
– Сказки! – презрительно фыркнул Игорь. – Нашли занятие!
– А ты думаешь, легко выдумывать!
– Чего проще!
– Ну выдумай что нибудь.
– Сейчас… – сказал Игорь. – Пожалуйста.
Огромная хваленая Флит-стрит, с присущим ей иммунитетом к чрезмерно теплым эмоциям, также вела себя как организм, неспособный генерировать политические антитела к инфекции Гагарина. Первый раунд был фактически уже потерян в Москве. Некий московский ученый сказал им в шутку.
Он беседует с журналистами каждый день. Тем не менее, им повезло: Гагарин готовился к визиту в Англию, и было сочтено политически целесообразным позволить ему поговорить с журналистами. Это была его первая и единственная встреча с западными журналистами на личной встрече. Единственное, что их разделяло, было стол. Настройки для этой встречи выглядели очень многообещающе, но ее можно назвать только журналистским фиаско. Австралийцам не удалось получить что-либо разумное из Гагарина - даже никаких ярких реакций, которые никто ранее не записывал.
Мишутка и Стасик обрадовались и приготовились слушать.
– Сейчас, – повторил Игорь. – Э э э… гм… кхм… э э э…
– Ну, что ты всё «э» да «э»!
– Сейчас! Дайте подумать.
– Ну, думай, думай!
– Э э э, – снова сказал Игорь и посмотрел на небо. – Сейчас, сейчас… э э э…
– Ну, чего же ты не выдумываешь? Говорил – чего проще!
– Сейчас… Вот! Один раз я дразнил собаку, а она меня цап за ногу и укусила. Вот даже шрам остался.
Ничего не видно из-за своих болей, как и все остальные их коллеги, Беркетт и Пурди просто блестят о невероятно ярких голубых глазах, обезоруживающей улыбке и - рулоне барабанов для поразительной интимной детали! - мол на левой щеке майора, вместо того, чтобы уточнить, что любой нормальный западный журналист спросил бы: почему он лгал о том, как он приземлился, как он относился к разоблачению культа личности Сталина и что он сделал подумать о возможности секса в космосе?
Мы можем только догадываться о том, что происходило в голове Юрия Гагарина во время этих встреч. Посторонним может показаться, что «работа», которую он выполнял на своей «второй орбите», была не более требовательна, чем его «действия» во время его первого.
– Ну и что же ты тут выдумал? – спросил Стасик.
– Ничего. Как было, так и рассказал.
– А говорил – выдумывать мастер!
– Я мастер, да не такой, как вы. Вот вы всё врёте, да без толку, а я вчера соврал, мне от этого польза.
– Какая польза?
– А вот. Вчера вечером мама и папа ушли, а мы с Ирой остались дома. Ира легла спать, а я залез в буфет и съел полбанки варенья. Потом думаю: как бы мне не попало. Взял Ирке губы вареньем намазал. Мама пришла: «Кто варенье съел?» Я говорю: «Ира». Мама посмотрела, а у неё все губы в варенье. Сегодня утром ей от мамы досталось, а мне мама ещё варенья дала. Вот и польза.
На самом деле это было гораздо больше: это была икона. Мы должны понять, что он не был готов к этой работе. Одно дело было быть объектом русского культа коренных народов; он мог обсудить особенности этой ситуации с Буденным, Ворошиловым и Маресиевым. Это было совсем другое, чтобы перейти в другую валюту и стать воплощением культа груза для осмотрительной и скептически настроенной западной публики. Возможно, его научили быть героем, возможно, он даже был проинформирован о том, как улучшить его манеры со стороны профессора Хиггинса из Москвы, но никто не объяснил ему, как быть поп-звездой и голливудской знаменитостью.
– Значит, из за тебя другому досталось, а ты и рад! – сказал Мишутка.
– А тебе что?
– Мне ничего. А вот ты этот, как это называется… Брехун! Вот!
– Сами вы брехуны!
– Уходи! Не желаем с тобой на лавочке сидеть.
– Я и сам не стану с вами сидеть.
Игорь встал и ушёл. Мишутка и Стасик тоже пошли домой. По дороге им попалась палатка с мороженым. Они остановились, стали рыться в карманах и считать, сколько у них денег. У обоих набралось только на одну порцию мороженого.
А кто был там в Советском Союзе, чтобы объяснить это ему? Одно дело стоять на мавзолее у Сталина или Хрущева, машет рукой и совсем другое, чтобы поговорить с королевой Англии и Брижит Бардо. Или, когда девушка указала на него и взволнованно вскрикнула: «Ох, у него на щеке есть бритье!» Элвис Пресли?
Эта жизнь рок-звезды была своего рода невесомостью - среда, не подходящая для советского гражданина как само пространство; и, естественно, Гагарину пришлось обрушиться на него, а иногда и занимать очень неловкие позы. То, что видел его, было его высокой терпимостью к стрессу - намного выше, чем в среднем, - что позволяло ему не отступать слишком явно от ярких фонарей. Высокая устойчивость к стрессам и способность адаптироваться к сложным обстоятельствам. Он мог компенсировать свое незнание иностранными языками своей вечной улыбкой, из-за его невысокой милости общества с его сдержанной галантностью: его неловкость, когда он оказался в незнакомой ситуации, обычно сглаживался непритязательным политическим юмором.
– Купим порцию и разделим пополам, – предложил Игорь.
Продавщица дала им мороженое на палочке.
– Пойдём домой, – говорит Мишутка, – разрежем ножом, чтоб было точно.
– Пойдём.
На лестнице они встретили Иру. Глаза у неё были заплаканные.
– Ты чего ревела? – спрашивает Мишутка.
– Меня мама гулять не пускала.
– За что?
То, что он не умел, отвечало на вопросы. Его пресс-конференции, которые мы обсудим позже, произвели удручающее и грубое впечатление. В крайнем случае он мог просто поговорить по заданной теме или сделать пятиминутную речь с чудовищным числом идеологических и псевдофутологических клише. Но на пресс-конференциях ему часто приходилось отвечать на конкретные и часто преднамеренно неудобные вопросы - и Гагарин был катастрофически плох в борьбе с этим, но тем не менее, как говорится в русской поговорке, «простота превосходит грабеж» - он не смущается и невзирая на то, даже если его техника явно уступает его оппонентам.
– За варенье. А я его и не ела. Это Игорь на меня наговорил. Наверное, сам съел, а на меня свалил.
– Конечно, Игорь съел. Он сам нам хвастался. Ты не плачь. Пойдём, я тебе свою полпорцию мороженого дам, – сказал Мишутка.
– И я тебе свою полпорцию отдам, вот только попробую разочек и отдам, – пообещал Стасик.
– А вы разве не хотите сами?
– Не хотим. Мы уже по десять порций съели сегодня, – сказал Стасик.
– Давайте лучше это мороженое на троих разделим, – предложила Ира.
– Правильно! – сказал Стасик. – А то у тебя заболит горло, если ты одна всю порцию съешь.
Пошли они домой, разделили мороженое на три части.
– Вкусная штука! – сказал Мишутка. – Я очень люблю мороженое. Один раз я съел целое ведро мороженого.
– Ну, ты выдумываешь всё! – засмеялась Ира. – Кто тебе поверит, что ты ведро мороженого съел!
– Так оно ведь совсем маленькое было, вёдрышко! Такое бумажное, не больше стакана…
Мишкина каша, Дружок, Телефон, Бенгальские огни, Тук-тук-тук, Огородники, Приключения Толи Клюквина, Про Гену, Клякса, Федина задача, Находчивость, Наш каток, Замазка, Фантазёры, Живая шляпа, На горке, Саша, Ступеньки, Метро, Огурцы, Карасик, Автомобиль, Заплатка, Шурик у дедушки, И я помогаю
Мишкина каша
Один раз, когда я жил с мамой на даче, ко мне в гости приехал Мишка. Я так обрадовался, что и сказать нельзя! Я очень по Мишке соскучился. Мама тоже была рада его приезду.
Это очень хорошо, что ты приехал, - сказала она. - Вам вдвоём здесь веселей будет. Мне, кстати, завтра надо в город поехать. Я, может быть, задержусь. Проживёте тут без меня два дня?
Конечно, проживём, - говорю я. - Мы не маленькие!
Только вам тут придётся самим обед готовить. Сумеете?
Сумеем, - говорит Мишка. - Чего там не суметь!
Ну, сварите суп и кашу. Кашу ведь просто варить.
Сварим и кашу. Чего там её варить! - говорит Мишка.
Я говорю:
Ты смотри, Мишка, а вдруг не сумеем! Ты ведь не варил раньше.
Не беспокойся! Я видел, как мама варит. Сыт будешь, не помрёшь с голоду. Я такую кашу сварю, что пальцы оближешь!
Наутро мама оставила нам хлеба на два дня, варенья, чтобы мы чай пили, показала, где какие продукты лежат, объяснила, как варить суп и кашу, сколько крупы положить, сколько чего. Мы всё слушали, только я ничего не запомнил. «Зачем, - думаю, - раз Мишка знает».
Потом мама уехала, а мы с Мишкой решили пойти на реку рыбу ловить. Наладили удочки, накопали червей.
Постой, - говорю я. - А обед кто будет варить, если мы на реку уйдём?
Чего там варить! - говорит Мишка. - Одна возня! Съедим весь хлеб, а на ужин сварим кашу. Кашу можно без хлеба есть.
Нарезали мы хлеба, намазали его вареньем и пошли на реку. Сначала выкупались, потом разлеглись на песке. Греемся на солнышке и хлеб с вареньем жуём. Потом стали рыбу ловить. Только рыба плохо клевала: поймали всего с десяток пескариков. Целый день мы на реке проболтались. К вечеру вернулись домой. Голодные!
Ну, Мишка, - говорю, - ты специалист. Что варить будем? Только такое, чтоб побыстрей. Есть очень хочется.
Давай кашу, - говорит Мишка. - Кашу проще всего.
Ну что ж, кашу так кашу.
Растопили плиту. Мишка насыпал в кастрюлю крупы. Я говорю:
Сыпь побольше. Есть очень хочется!
Он насыпал полную кастрюлю и воды налил доверху.
Не много ли воды? - спрашиваю. - Размазня получится.
Ничего, мама всегда так делает. Ты только за печкой смотри, а я уж сварю, будь спокоен.
Ну, я за печкой смотрю, дрова подкладываю, а Мишка кашу варит, то есть не варит, а сидит да на кастрюлю смотрит, она сама варится.
Скоро стемнело, мы зажгли лампу. Сидим и ждём, когда каша сварится. Вдруг смотрю: крышка на кастрюле приподнялась, и из-под неё каша лезет.
Мишка, - говорю, - что это? Почему каша лезет?
Шут её знает куда! Из кастрюли лезет!
Мишка схватил ложку и стал кашу обратно в кастрюлю впихивать. Мял её, мял, а она будто пухнет в кастрюле, так и вываливается наружу.
Не знаю, - говорит Мишка, - с чего это она вылезать вздумала. Может быть, готова уже?
Я взял ложку, попробовал: крупа совсем твёрдая.
Мишка, - говорю, - куда же вода девалась? Совсем сухая крупа!
Не знаю, - говорит. - Я много воды налил. Может быть, дырка в кастрюле?
Стали мы кастрюлю осматривать: никакой дырки нет.
Наверно, испарилась, - говорит Мишка. - Надо ещё подлить.
Он переложил лишнюю крупу из кастрюли в тарелку и подлил в кастрюлю воды. Стали варить дальше. Варили, варили - смотрим, опять каша наружу лезет.
Ах, чтоб тебя! - говорит Мишка. - Куда же ты лезешь?
Схватил ложку, опять стал лишнюю крупу откладывать. Отложил и снова бух туда кружку воды.
Вот видишь, - говорит, - ты думал, что воды много, а её ещё подливать приходится.
Я говорю:
Ты, наверно, много крупы положил. Она разбухает, и ей тесно в кастрюле становится.
Да, - говорит Мишка, - кажется, я немного много крупы переложил. Это всё ты виноват: «Клади, говорит, побольше. Есть хочется!»
А откуда я знаю, сколько надо класть? Ты ведь говорил, что умеешь варить.
Ну и сварю, не мешай только.
Пожалуйста, не буду тебе мешать.
Отошёл я в сторонку, а Мишка варит, то есть не варит, а только и делает, что лишнюю крупу в тарелки перекладывает. Весь стол уставил тарелками, как в ресторане, и всё время воды подливает. Я не вытерпел и говорю:
Ты что-то не так делаешь. Так ведь до утра можно варить!
А что ты думаешь, в хорошем ресторане всегда обед с вечера варят, чтоб наутро поспел.
Так то, - говорю, - в ресторане! Им спешить некуда, у них еды много всякой.
А нам-то куда спешить?
Нам надо поесть да спать ложиться. Смотри, скоро двенадцать часов.
Успеешь, - говорит, - выспаться.
И снова бух в кастрюлю кружку воды. Тут я понял, в чём дело.
Ты, - говорю, - всё время холодную воду льёшь, как же она может свариться.
А как, по-твоему, без воды, что ли, варить?
Выложить, - говорю, - половину крупы и налить воды сразу побольше, и пусть себе варится.
Взял я у него кастрюлю, вытряхнул из неё половину крупы.
Наливай, - говорю, - теперь воды доверху.
Мишка взял кружку, полез в ведро.
Нету, - говорит, - воды. Вся вышла.
Что же мы делать будем? Как за водой идти, темнота какая! - говорю. - И колодца не увидишь.
Чепуха! Сейчас принесу. Он взял спички, привязал к ведру верёвку и пошёл к колодцу. Через минуту возвращается.
А вода где? - спрашиваю.
Вода… там, в колодце.
Сам знаю, что в колодце. Где ведро с водой?
И ведро, - говорит, - в колодце.
Как - в колодце?
Так, в колодце.
Упустил?
Упустил.
Ах ты, - говорю, - размазня! Ты что ж, нас уморить голодом хочешь? Чем теперь воды достать?
Чайником можно.
Я взял чайник и говорю:
Давай верёвку.
А её нет, верёвки.
Где же она?
Где - там?
Ну… в колодце.
Так ты, значит, с верёвкой ведро упустил?
Стали мы другую верёвку искать. Нет нигде.
Ничего, - говорит Мишка, - сейчас пойду попрошу у соседей.
С ума, - говорю, - сошёл! Ты посмотри на часы: соседи спят давно.
Тут, как нарочно, обоим нам пить захотелось; кажется, сто рублей за кружку воды отдал бы! Мишка говорит:
Это всегда так бывает: когда нет воды, так ещё больше пить хочется. Поэтому в пустыне всегда пить хочется, потому что там нет воды.
Я говорю:
Ты не рассуждай, а ищи верёвку.
Где же её искать? Я везде смотрел. Давай леску от удочки привяжем к чайнику.
А леска выдержит?
Может быть, выдержит.
А если не выдержит?
Ну, если не выдержит, то… оборвётся…
Это и без тебя известно.
Размотали мы удочку, привязали к чайнику леску и пошли к колодцу. Я опустил чайник в колодец и набрал воды. Леска натянулась, как струна, вот-вот лопнет.
Не выдержит! - говорю. - Я чувствую.
Может быть, если поднимать осторожно, то выдержит, - говорит Мишка.
Стал я поднимать потихоньку. Только приподнял над водой, плюх - и нет чайника.
Не выдержала? - спрашивает Мишка.
Конечно, не выдержала. Чем теперь доставать воду?
Самоваром, - говорит Мишка.
Нет, уж лучше самовар просто бросить в колодец, по крайней мере возиться не надо. Верёвки-то нет.
Ну, кастрюлей.
Что у нас, - говорю, - по-твоему, кастрюльный магазин?
Тогда стаканом.
Это сколько придётся возиться, пока стаканом воды наносишь!
Что же делать? Надо ведь кашу доваривать. И пить до зарезу хочется.
Давай, - говорю, - кружкой. Кружка всё-таки больше стакана.
Пришли домой, привязали леску к кружке так, чтоб она не переворачивалась. Вернулись к колодцу. Вытащили по кружке воды, напились. Мишка говорит:
Это всегда так бывает. Когда пить хочется, та к кажется, что целое море выпьешь, а когда станешь пить, так одну кружку выпьешь и больше уже не хочется, потому что люди от природы жадные…
Я говорю:
Нечего тут на людей наговаривать! Тащи лучше кастрюлю с кашей сюда, мы прямо в неё воды натаскаем, чтоб не бегать двадцать раз с кружкой.
Мишка принёс кастрюлю и поставил на край колодца. Я её не заметил, зацепил локтем и чуть не столкнул в колодец.
Ах ты, растяпа! - говорю. - Зачем мне кастрюлю под локоть сунул? Возьми её в руки и держи крепче. И отойди от колодца подальше, а не то и каша полетит в колодец.
Мишка взял кастрюлю и отошёл от колодца. Я натаскал воды.
Пришли мы домой. Каша у нас остыла, печь погасла. Растопили мы снова печь и опять принялись кашу варить. Наконец она у нас закипела, сделалась густая и стала пыхтеть: пых, пых!..
О! - говорит Мишка. - Хорошая каша получилась, знатная!
Я взял ложку, попробовал:
Тьфу! Что это за каша! Горькая, несолёная и воняет гарью.
Мишка тоже хотел попробовать, но тут же выплюнул.
Нет, - говорит, - умирать буду, а такую кашу не стану есть!
Такой каши наешься, и умереть можно! - говорю я.
Что ж делать?
Не знаю.
Чудаки мы! - говорит Мишка. - У нас же пескари есть!
Я говорю:
Некогда теперь уже с пескарями возиться! Скоро светать начнёт.
Так мы их варить не будем, а зажарим. Это ведь быстро - раз, и готово.
Ну давай, - говорю, - если быстро. А если будет, как каша, то лучше не надо.
В один момент, вот увидишь.
Мишка почистил пескарей и положил на сковородку. Сковородка нагрелась, пескари и прилипли к ней. Мишка стал отдирать пескарей от сковородки ножом, все бока ободрал им.
Умник! - говорю. - Кто же рыбу без масла жарит!
Мишка взял бутылку с подсолнечным маслом. Налил масла на сковородку и сунул в печь прямо на горячие угли, чтоб поскорее зажарились. Масло зашипело, затрещало и вдруг вспыхнуло на сковородке пламенем. Мишка вытащил сковородку из печки - масло на ней пылает. Я хотел водой залить, а воды у нас во всём доме ни капли нет. Так оно и горело, пока всё масло не выгорело. В комнате дым и смрад, а от пескарей одни угольки остались.
Ну, - говорит Мишка, - что теперь жарить будем?
Нет, - говорю я, - больше я тебе ничего жарить не дам. Мало того, что ты продукты испортишь, так ты ещё пожар устроишь. Из-за тебя весь дом сгорит. Довольно!
Что же делать? Есть-то ведь хочется!
Попробовали мы сырую крупу жевать - противно. Попробовали сырой лук - горько. Масло попробовали без хлеба есть - тошно. Нашли банку из-под варенья. Ну, мы её вылизали и легли спать. Уже совсем поздно было.
Наутро проснулись голодные. Мишка сразу полез за крупой, чтоб варить кашу. Я как увидел, так меня даже в дрожь бросило.
Не смей! - говорю. - Сейчас я пойду к хозяйке, тёте Наташе, попрошу, чтобы она нам кашу сварила.
Мы пошли к тёте Наташе, рассказали ей всё, обещали, что мы с Мишкой все сорняки у неё на огороде выполем, только пусть она поможет нам кашу сварить. Тётя Наташа сжалилась над нами: напоила нас молоком, дала пирогов с капустой, а потом усадила завтракать. Мы всё ели и ели, так что тёти Наташин Вовка на нас удивлялся, какие мы голодные были.
Наконец мы наелись, попросили у тёти Наташи верёвку и пошли доставать из колодца ведро и чайник. Много мы провозились и, если бы Мишка не придумал якорёк из проволоки сделать, так бы ничего и не достали. А якорьком, как крючком, подцепили и ведро и чайник. Ничего не пропало - всё вытащили. А потом мы с Мишкой и Вовкой сорняки на огороде пололи.
Мишка говорил:
Сорняки - это чепуха! Совсем нетрудное дело. Гораздо легче, чем кашу варить!